В апреле 1942 года меня призвали в ряды Советской Армии. Сначала я учился в г. Омске на радиста, но азбука Морзе мне не далась, и вместе с другом нас перевели в телефонный взвод, здесь я успешно занимался. По окончании курсов был отправлен на фронт – сначала на Волховский, затем на Ленинградский (сентябрь 1942г. – июль1943 г.) Первое боевое крещение принял в январе 1943 года во время частичного прорыва блокады Ленинграда в должности телефониста 64-й гвардейской дивизии. За прорыв блокады нашей дивизии присвоили звание гвардейской, а значит, и всем солдатам и офицерам высокое звание - гвардеец. В данной дивизии я прослужил два года четыре месяца до августа 1944 года, когда был тяжело ранен и уволен по инвалидности.
Разные фронтовые приключения (причем меня должны были убить):
1. Копали землянку, был приказ окопаться, работало 12 человек: шестеро отдыхали (на бруствере стояли), я был среди отдыхающих; ударила мина в сосну, осколок летел прямо на меня, сдернул с носа моего пленочку кожи и пробил фуфайку на левом плече, вырвал вату. Если бы я наклонился чуть вперед, оторвало бы нос, еще 10 см – осколок попал бы в висок, и тогда бы меня убило. Остальных 11 не задело.
2. Бежали с другом по кромке озера, второй конец озера был у немцев, озеро просматривалось немцами: один снаряд – недолет, второй – перелет. Я говорю другу: «Третий наш будет». После третьего выстрела мы несколько секунд бежали в снежное укрытие, как раз на смерть свою, третий снаряд упал рядом с нашими головами. Деревянный щит, а на нём снежные комья нарезанные – всё унесло волной взрыва, а мы остались голые на льду. Еще бы один метр вперед – и нас бы разнесло на куски.
3. Шёл по линии связи, вдруг артобстрел, я в ячейку лёг, а голову высунул, наблюдаю за взрывами. Рядом разорвался снаряд, осколок шёл прямо на меня, обогрел теплом мое горло. Если бы чуть ниже держал голову, перебило бы горло, а могила уже готова, сам в неё лег.
4. При обстреле залез в картофельный бурт: картофель был взят солдатами, поэтому было свободное место. Рядом рвались снаряды, но в бурт не попали, а то бы могли захоронить, и ни живого, ни мертвого не нашли бы, сказали, что ушёл к немцам.
5. Шли с Киселевым, он меня охранял, а я шёл по нитке провода (восстанавливал связь). Тропа, протоптанная мною, отошла от дороги в болото метров на 20, Киселёв же шёл по дороге танковой, а в воздухе самолет немецкий. Киселёв крикнул: «Луговых, ложись!». Я пал в тропу, а в трех метрах от него разорвались две бомбы, одна, видимо, волной с дороги выбросила товарища на снег, а второй бомбой добила его в левую грудь навылет. Вот так, меня спас, а сам погиб (взрыв был ближе к нему).
6. С Матреничевым бежали по нитке к отдельному домику у леса, в нем, видимо, был штаб немцев, потому что вокруг валялась уйма бумаг. Мы думаем, что хозяин дома был оставлен немцами и корректировал по радио, что мы бежим по нитке к дому. 3-4 противопехотные мины разорвались сзади нас, мы прибавили ходу, еще 3-4 разорвались у нас за спинами, а домик совсем близко. Я бежал первый, так как был молодой еще, а за мной бежал Матреничев (родом он был из Иванова и было ему лет 45). Метров в 10-15 от дома была выемка грунта 2 на 2 метра, глубина полтора штыка. Я плюхнулся в эту яму, и Матреничев рядом, так же как и я, вниз лицом. Пролежал минут 10, отдышался, обстрела нет, да и не могло быть, потому что рядом был дом, а он бы сгорел вместе с человеком, который корректировал огонь. После передышки я скомандовал: «Бежим!» и побежал, слушаю, а за мной нет топота ботинок, оглянулся, а товарищ мой лежит в ямке вниз лицом, как и лежал. Я вернулся, а он уже мертвый, видимо, разрыв сердца получился, потому что ранен он не был. Я забрал документы, хотел поджечь дом, но побоялся, что корректировщик меня пристрелит.
7. Шёл по тропинке один по линии связи, взрыв мины вправо в болоте, хотя, по моему мнению, там никого не должно было быть. Слышу снова выстрел в немецкой стороне. Слева оказалась ячейка солдатская на одного человека, перекрытая 5-6 бревнами, я шмыгнул туда, а через секунду – взрыв у бревен у моей головы. Всего полтора метра недолета, и бомба упала бы ко мне в ячейку на ноги.
8. Пришел я в пополнение в стрелковый батальон, так и не разобрался, куда надо было давать связь. Скорее всего, от батальона до рот, потому что батальонных связистов перебило, и связь с ротами не работала. Тогда командир батальона запросил связистов из дивизионной роты связи, и командир взвода Фёдоров назначил меня и сержанта Семяшкина (из Коми ССР). Наш старшина уже был на командном пункте батальона и ожидал нас. Слева была железная дорога, высокая насыпь. Мы шли вдоль насыпи, а за ней был немец. Впереди нашего пути был железнодорожный мост, то есть открытая местность, под мостом метров 20 обстреливалось немецким снайпером (об этом нас предупредил идущий навстречу солдат). Он сказал, что под мостом бьет снайпер, поэтому будьте осторожнее, по-фронтовому быстро перебегайте. Ну и что? Я понял, а сержант Семяшкин, видимо, нет. Он шел в развалку обычным шагом впереди меня, а я немного сзади. Вот и пластонул ему снайпер в колено, он заорал, упал на снег в зоне обстрела, мне пришлось быстро перебегать на ту сторону, вытаскивать его. Притащил я его на КП, доложил старшине. Тот приказал мне положить раненого в лодочку и отвезти в медсанбат. Я отвез его туда, вернулся в свой взвод, доложил обстановку лейтенанту Фёдорову. Тот заставил меня варить кашу и сказал, что к вечеру мы должны отойти в тыл, и действительно, нас сменила другая часть. Из слов старшины я узнал, что ему давали еще 2 солдат, чтобы исправить связь, они ушли и не вернулись, связь так и не была исправлена. Значит, если бы Семяшкина не ранило, то нас с ним обоих бы не было, мы бы оказались теми двумя солдатами, которых убило. В очередной раз опасность миновала.
9. А вот на этот раз настала и моя очередь: оторвало руку по локоть. Я не успел спрятаться и укрыться, не слышал выстрелов, потому что танки замаскировались в ельнике и порвали мою нитку. Рычали моторы еще ряда танков, и слышимости не было. Танкисты мне перевязали руку, и я своим ходом метров 300 дошел до палатки санитарной помощи. Там мне наложили резиновый жгут выше локтя, выписали документ мне и еще одному тяжело раненному, погрузили в грузовик и отвезли в медсанбат, сделали операцию и отправили автобусом в Ленинград. Из Ленинграда в город Рыбинск Ярославской области, где я пролежал 1 месяц и 20 дней, а в октябре 1944 года опять оказался в тайге поселка Ростош, но только уже инвалидом 2 группы.
Будучи инвалидом с 1944 года, я работал на лесопильном заводе (с 1945 года) в Почекунино Тобольского района завпроизводством с окладом в 400 рублей; завпроизводством кирпично-гончарного производства г. Тобольска; конюхом и рабочим на коне по доставке дров, воды, продуктов в детские ясли № 4 г. Тобольска до августа 1947 г..
В августе 1947 г. выехал из Тобольска с женой Мохиревой Серафимой Алексеевной; была карточная система, хлеб покупали с рынка по 45-50 рублей за булку, рыба стоила 25 рублей кг. Тяжелые были времена, поэтому мы уехали на Урал, в сельскую местность.
В 1981 году приехал в поселок Новосинеглазовский, где жила дочь Сдвижкова Надежда Александровна.
Материал предоставила А. А. Плотникова, библиотека № 20
